Это было слишком однобоко. Нэкири Куби Согимару (Шеорез), безусловно, самый слабый из мечей ёкаев, принадлежащих клану Ако.
Однако это только с точки зрения семьи Ако. Экзорцисты, способные в одиночку сражаться с великими ёкаями, являются достаточно высококлассными кадрами, а «Нэкири Куби Согимару (Шеорез)» в своей хищной форме может без опасности охотиться на большинство великих ёкаев. И все же… тот факт, что в столь одностороннем бою это сделала 14-летняя девочка, и что она сделала это явно не всеми силами, был фактом, который должен заставить знатоков поле содрогается.
«…а теперь ответь мне. Что это значит? Почему твой меч атакует моего Томобе?»
Мурасаки, которая наблюдала за битвой в ошеломленном, ошеломленном и ошеломленном молчании, рухнув на пол, напряглась при звуке жестокого голоса.
Девушка перед ней была персикового цвета. Она хорошо знала ее. Она должна была это сделать.
Но теперь Мурасаки почти не знал ее. Она никогда раньше не видела ее такой. Этот человек… ее двоюродный брат, которым Мурасаки восхищался и которому завидовал, был совершенно другим человеком, чем тот, которого она знала.
Ее элегантно украшенная одежда была покрыта грязью, а часть ткани была порвана, как будто она очень спешила и где-то застряла.
Ее длинные волосы, всегда блестящие и, вероятно, аккуратно убранные, были в беспорядке. Ее длинные, эффектные вишнево-рыжие волосы развевались на ветру…
Самым шокирующим для Мурасаки было выражение ее лица. Не было ничего от ее обычных спокойных, спокойных, бездонных, чарующих, а главное изящных жестов. Она была просто зла, безжалостна и равнодушна… но было явное чувство разочарования, а также скрытое чувство страха и беспокойства, как у ребенка, который ждет, чтобы его отругали родители.
«Ах… тьфу…»
Мурасаки пытается ответить на слова своей любимой и уважаемой кузины, но подавляющая духовная сила, враждебность и, прежде всего, вид ее никогда прежде не виданной внешности не позволяют ей найти нужные слова, чтобы сказать. И… у нее не хватило духовной силы духа ответить.
«…Если ты не можешь ничего сказать, значит, тебе не нужна такая голова, не так ли?»
Эти холодные слова крутились перед глазами Мурасаки. Затем, вскоре, вторая дочь Кизуки, которая сократила расстояние всего за мгновение, смотрела на Мурасаки своими тусклыми зрачками. Затем она взмахнула веером в руке, как будто это был естественный жест.
Веер, наделенный необычайной духовной силой, был тверже железного, и когда она взмахивала им со скоростью, рассекавшей воздух, это ничем не отличалось от размахивания мечом.
И вот такой веер качнулся к тонкой шее Мурасаки, как будто всасывался в нее. Хотя младшая дочь Ако и осознавала, что происходит перед ней, она не могла среагировать. Она только понимала судьбу, которая ее постигла.
И тут ей пришло в голову. Она знала, что так поступать здесь было неправильно, и в каком-то смысле это была глупая мысль. Да, подумала она, глядя на молодого человека, лежащего на полу подземных тоннелей, запыхавшегося, но наверняка еще живого.
… ах. «Он еще жив», — подумала она.
Раньше она боялась ёкаев и так много плакала, но потом она приняла свою смерть, потому что он был все еще жив, очень естественным и успокаивающим образом. Она приняла это. Она не знает почему, но она просто почувствовала облегчение от того, что он жив.
И теперь, когда смерть была прямо перед ней. Когда веер, усиленный духовной силой, уже почти достиг ее шеи…
«Не слишком ли ты шутишь, уважаемый кузен Кизуки? Расскажи мне, что происходит».
Сразу после этого по подземным туннелям разнесся лязг, вернув Мурасаки к реальности. Затем она заметила фигуру, стоящую перед ней.
Высокий, стройный молодой человек с волосами того же цвета, что и у Мурасаки, ниспадающими в одну прядь, поначалу казалось, что ему не хватает выражения лица. Однако его глаза были прищурены, а в голосе звучала осторожность… нет, враждебность. Длинный меч, который он держал в одной руке, издал странный звук, столкнувшись с веером, которым владел ее кузен.
Ако Тома Уусабуро, четвертый сын главного клана Ако, беспечно защищает свою сестру, как он это делает регулярно, и поворачивается к своей кузине, бесстрастно расспрашивая ее…
* * *
«Шутка…? О, ты называешь это шуткой? Неужели четвертый сын Ако стал так хорош в шутках?»
«Должно быть, это шутка. Я не хочу использовать этот меч против своих родственников».
Лицо Аоя было ужасно искажено, и Ако Тома ответил спокойно, как всегда.
«Дорогой брат… Это…»
«Мурасаки. Есть несколько вещей, которые я хотел бы подтвердить позже, но… сначала тебе следует надеть это. Наши люди скоро будут здесь. Девушке не подобает так одеваться».
«Хм…? …!?»
Мурасаки произносит слова дрожащим голосом, на что четвертый брат отвечает неорганическим голосом, бросая в нее свое пальто, противостоя Аой. Тогда Мурасаки впервые осознал, насколько она одета. Щеки ее краснеют, и она торопливо надевает пальто. В то же время она, кажется, помнит боль от раны на правой руке, и ее лицо искажается, когда она сжимает правую руку.
«…Вас будут лечить те, кто приедет позже. А уважаемый двоюродный брат, тот мужчина, которого лечат, из вашего двора?»
Посмотрев на сестру, Тома посмотрел на заднюю часть подземного туннеля, позади Аоя, и спросил. Девушка-белая лиса торопливо бросается к фигуре, залитой кровью, как тряпка, и начинает останавливать кровотечение повязкой, хотя лицо ее напряжено.
— Я должен тебе ответить?
«Правда, это помогло бы. Однако, похоже, ты мне не ответишь…»
Тома понимает, что вряд ли получит правильный ответ, по крайней мере, от своего нынешнего кузена. Ничего не поделаешь. Тогда давай отложим это. Но все равно…
(Редко можно увидеть, чтобы мой кузен был настолько сумасшедшим…)
Дело не в том, что он ее презирает. Но для него было вполне естественно интересоваться человеком, стоящим за ним, только потому, что этот его двоюродный брат, который обычно наиболее далек от идеи сделать что-то для других, настолько эмоционален. В любом случае, не было никаких сомнений в том, что человек позади был не из Ако. Но был ли когда-нибудь такой человек в семье Кизуки?
«……»
В то же время четвертый сын семьи Ако взглянул на бесчисленные разбросанные железяки. Они двигались слишком мало-помалу, но верно. Они как будто пытались собраться в одном месте…
Он сразу заметил, что это «Нэкири Куби Согимару (Перерез Шеи)», разбитый на куски. Затем он снова перевел взгляд на молодого человека, лежавшего сзади, и еще больше прищурил глаза, как будто опасался его. Через несколько мгновений ему удалось в некоторой степени предсказать ситуацию. В то же время возникает новое сомнение.
(Меч не глуп. Он должен был усвоить, что убийство людей без особой причины причинит им боль… Так почему?)
Аой нутром знала, что у Томы есть сомнения. Она мысленно поцокала языком и подумала о том, как бы отвлечь его от подозрений… но эта мысль сразу стала ненужной. У нее больше не было времени думать об этом. Потому что…
«П-принцесса! Кровь… кровь не остановится! Ч-что нам делать…!?»
Лицо Широ побледнело, и она сообщила плачущим голосом. Аой взглянул в сторону голоса. Юноша, лежавший на полу, истекал кровью так сильно, что было чудом, что он остался жив, и Сиро отчаянно пыталась перевязать рану бинтами и тряпками, чтобы закрыть ее, но кровь лилась из того места, где она пытался закрыть его, но это было за пределами способностей одного ребенка.
«…!? Извините, но мне нужно закончить этот разговор. Если у вас есть какие-либо опасения или возражения, пожалуйста, приходите ко мне домой, чтобы обсудить их дальше».
Аой ответила так, словно собиралась выплюнуть слова, возможно, из-за своего разочарования и нервозности, а затем отняла веер от меча и быстро повернулась пяткой. Затем она, казалось, не интересовалась Мурасаки и своим братом, бросилась к молодому человеку, который упал позади нее, и выпустила сикигами, который она вытащила из рукава, чтобы материализовать его.
Несколько теней в форме марионеток меняют свои позиции и медленно несут молодого человека, похожего на рваную тряпку. Мурасаки попыталась что-то сказать, но не смогла. Она не знала, что сказать.
«Давай, нам нужно покинуть это отвратительное, неуютное место. Я не хочу оставаться здесь навсегда».
— А? Д-да…!
Аой приказал Широ и покинул место вместе с Сикигами, несущим молодого человека. Девушка-белая лиса, сопровождавшая их, последовала приказу своего господина, и когда она взглянула на Мурасаки и остальных, она сдержанно кивнула и больше никогда не поворачивала головы.
Через некоторое время Аой и остальные исчезли в глубине подземных туннелей… Мурасаки, беспомощная девушка, могла только наблюдать за этой сценой, как и до сих пор.
Да, не задаваясь вопросом, почему ее собственный меч напал на этого слугу, почему он до сих пор игнорировал ее приказ, хотя он был испорчен, и почему слуга все еще дышал, хотя его тело было так ранено…
…к заметке, гид, которого бросили в канализацию, не смог выбраться из канализации, потому что монстры в человеческом облике все время распространяли намерение убить. Но это была другая история.
* * *
В горной местности вдали от столицы демон (они) ждал у выхода из прохода, куда должны были сбрасываться сточные воды из подземных туннелей.
«О, это не ты, Аоко-чан? Прошло много времени. Сколько времени прошло с тех пор, как мы снова встретились? Возможно, ты давно скучал по матери?»
«Ха-ха-ха, я до сих пор не могу дозвониться до этого парня. Ты действительно сумасшедший».
Аоко Синий демон, одетый как аскетический монах и носящий Каса (бамбуковую шляпу), саркастически отвергает первые слова «матери», которая появляется из подземных туннелей вместе с бесчисленным множеством других странных существ.
«Хе-хе-хе, ты застенчивый человек, не так ли? Не стесняйся, твоя мама будет рада приветствовать тебя в любое время и в любом месте, ладно? Могу я тебя обнять?»
— Ты отвратительна, старая ведьма. Думаешь, я ради этого пришёл к такому сумасшедшему, как ты?
Аоко оскорбляет «мать-ёкай», которая заявляет об этом с искренними добрыми намерениями. Прокляв ее, демон спрашивает ее.
«Ты знаешь, чего я хочу, не так ли? Могу я тебя кое о чем спросить? Почему ёкай твоего роста снова убегает ночью? И в это время года».
Несмотря на то, что она знала больше половины причины, демон все равно спросил с надеждой. И «мама ёкаев» была рада ответить на ее эгоистичный вопрос.
«Да, ты прав. На самом деле, мой дорогой мальчик, кажется, немного бунтует. О боже, ты беспокоишься о нем?»
«Конечно. Могу я попросить вас рассказать мне о нем?»
На эти слова демон ответил так искривленным ртом, что казалось, он вот-вот расколется. Улыбка восторга на ее прекрасном лице. И это становится еще более ужасным из-за краткого, но требовательного объяснения «матери ёкая».
«Хе-хе-хе… хе-хе-хе… хе-хе-хе-хе!!! Ну-ну, какая фантастическая история! Это лучшая!! Хе-хе-хе, я могу сказать, что он положил конец твоему старомодному обаянию, старая ведьма! развлекай меня!!!»
Продолжая слушать разговор, улыбка демона становится еще более искривленной, и она издает жуткий, злой смех.
Конечно, слова этого монстра с лицом матери полны очарования и очарования. Как только кто-то послушает ее приятные слова, ему будет трудно нормально думать из-за чувства эйфории и обнадеживания, не говоря уже о том, чтобы избавиться от удовольствия от этого.
«Хе-хе… АААА! Это тот человек, которого я искал! Да, он есть! Он должен быть! Иначе…! Я убью… героя! Если нет…!!!!»
— восклицает демон несколько театральным, опьяняющим жестом. На лице ее восторженный успех будущего героя, сделавшего то, что она ожидала, или даже больше, чем она ожидала. Кстати, когда она услышала, что «маму ёкая» ударил ножом в лицо ее любимец, она не смогла не «прийти». Ее нижнее белье под мантией демона, которого не было видно, но на тот момент было полностью мокрым, промокло до кожи.
Лицо демона, которая была всего лишь красивой женщиной, было пропитано наслаждением, а выражение ее лица было завораживающим и манящим… но ёкай вокруг «матери ёкай» были довольно напуганы ее видом. Потому что сильный запах возбужденного демона их напугал. Вернее, в обычной ситуации большинство ёкаев убежали бы с этого места так быстро, как только могли, как только почувствуют запах тела демона, независимо от того, как далеко он исходит.
Это был жадный, эгоистичный, эгоистичный и хитрый «Демон» среди ёкаев.
«О боже, к этому мальчику было привязано так много сикигами, и я подозревал это, судя по тому, как он двигался… но я был удивлен, увидев, что твои сикигами тоже были там».
«Мать ёкай», хорошо знавшая личность и предпочтения Аоко, была откровенно удивлена тем фактом, что она так привязана к этому молодому человеку. При этом сама она еще сильнее привязалась к своему ребенку…
«Да ладно, ты, должно быть, шутишь. Почему ты обращаешься с моим героем как с мальчишкой? Я не хотел иметь такое прошлое».
Аоко выплевывает при мысли о «матери ёкая». Да, она не собиралась мириться с таким прошлым. В конце концов, именно он станет героем после победы над ней. В его жизни не было места «матери-ёкая». Если она примет это… она станет лишь прелюдией перед «матерью ёкая»! Как она может позволить такое?
— Может быть. Ты… «осквернил» его?
Больше всего на свете демон указывает на тот факт, что ей больше всего во всем этом не нравится. Правая половина ее лица была затенена тенью. Ее правый глаз светился красным и малиновым, как дьявольское пламя… Ее тон и манеры были смуглыми и похожими на ёкая, и она излучала такую ужасающую смертоносную энергию, что даже простой смертный мог ее распознать.
Да, именно это Аоко, столько лет искавшая идеального героя, чтобы победить себя, не любила и не могла простить. Ей не нужен был такой фактор, такой элемент.
Поэтому она допросила мать ёкая. В зависимости от того, что она нашла, ей, возможно, придется отказаться от найденного ею героя…
«Хе-хе-хе. Ну, это может занять гораздо больше времени, чем его непосредственное рождение, но ничего не поделаешь. Он не хочет быть в моем животе, поэтому я должна позволить ему сделать этот выбор. Как мать, моя работа — дать ему то, что он хочет, верно?»
Несмотря на необычайно большую убийственную силу, от которой у обычного человека могла бы возникнуть недержание мочи и потеря сознания, мать ёкая отреагировала беззаботно и несколько не по делу. Это не была ни провокация, ни шутка, а выглядело искренним отношением.
«…Понятно. Это займет некоторое время, да? Кроме того… Пока он оправдывает мои ожидания. Так что мне придется немного потерпеть».
Аоко обдумывает слова «матери ёкая». И наконец, она «прощает» его.
Это было удивительно щедрое решение для самодовольного демона. Любой другой демон очень расстроился бы, если бы произошло хоть небольшое отклонение от их плана, пусть даже это была бы непреодолимая сила, направленная против человека.
…конечно, у нее есть свои эгоистичные причины принять такое решение.
Что ж, как бы то ни было, она не простила «маму ёкая». Нет, она никак не сможет ее простить. Это не шутка, когда ее собственная жертва, ее собственный герой отняты у нее без ее разрешения матерью-ёкаем, вдобавок ко всему, осквернены и украдены у нее. Это не шутка.
«Ну, тем не менее… ты можешь, пожалуйста, не сметь умирать?»
В следующий момент Аоко, превратившаяся в деформированную форму, почти мгновенно двинулась к «матери-ёкаю». Ее белая нога взмахнула, чтобы снести голову «матери-ёкай», и это превратило в куски мяса десятки ёкаев, стоявших там, чтобы защитить «маму-ёкай».
«О боже, ты тоже бунтуешь? Но это нормально. Если хочешь, мать может забрать тебя обратно в мое чрево. Может быть, сможет родить тебя, лучшую версию?»
«Просто умри, с*ка!»
Падший бог настолько беззаботен и безумен, что говорит такое, хотя на ее глазах разрываются на части сразу десятки детей, а ее саму только что едва не убили… В ответ на этот бред демон, отказавшись от человеческого облика, издает свирепый, полный ярости рев, похожий на крик… и атакует.
После этого в лесу послышался оглушительный взрыв.
…Несколько дней спустя команда экзорцистов из общежития Оммё, проводившая массированную зачистку и обыск подземных туннелей, обнаружила на выходе из этих туннелей кучу тысяч разбросанных трупов ёкай.
Оригинальная иллюстрация => ссылка
