Он поднял руки и хлопнул в ладоши. Цзюнь Мосе заметил, что его рукава были намного шире, чем у обычного человека, и как только он поднял руки, эти рукава почти упали на землю.
Буквально через секунду появился кипящий чайник, и Мосе смог ощутить аромат чая. Это был зелёный чай. Нежные чайные листья непрерывно булькали в бурлящей воде, а аромат становился только сильнее и насыщеннее.
— Меня зовут Чен Чен. А ты, мой дорогой друг, должно быть, из семьи Дунфан? — с улыбкой скорее сказал, чем спросил наследник Чен: — Но позволь узнать твоё имя, мой дорогой друг? Окажешь мне милость?
— Эм, имя — это важный символ, почему бы и не представиться? Меня зовут Дунфан Дашу (ПП: ударение на «у»), я отношусь к второстепенной линии родства семьи Дунфан, — Мосе взял чашку и одним глотком осушил её. А затем вздохнул и сказал: — Это действительно хороший чай, такой ароматный.
— Дунфан Дашу? Ха-ха, имя братца Дунфан и впрямь, очень необыкновенное, — с натянутой улыбкой сказал Чен Чен, его глаза тут же засверкали.
— Не стоит недооценивать причудливость моего имени, с ним связана одна история, — Цзюнь Мосе улыбнулся: — Перед моим появлением моей матери приснился странный сон о большой золотой книге (Дашу — это большая книга). Так что, такой знак она приняла на мой счёт и назвала меня таким именем. Ха-ха, забавно ведь, да?
— Так вот в чём дело! Тогда, братец Дунфан, должно быть, у вас есть талант, подаренный самими небесами, — Чен Чен улыбнулся.
— Ой, да перестань, братец Чен, вот мы только встретились, а у меня такое чувство, будто я тебя сто лет знаю. Мне кажется, наша встреча была предопределена судьбой. Тогда к чему все эти рамки? Называй меня просто по имени, — радушно сказал Мосе.
Чен Чен вытянул уголки своего рта и сказал: — Дашу? Или дашу (так дашу переводится как «дядя»)? «Ты такой наглый сукин сын, думаешь, можешь вот так со мной разговаривать? Да мне плевать, по фамилии тебя называть, или по имени, ты всё равно ниже меня по статусу, пф, только раздражаешь».
Цзюнь Мосе держал чайную чашку и наблюдал за наследником с улыбкой. В его сердце взыграло давно потерянное веселье. Это было похоже на то, как он впервые столкнулся с Ли Юраном. Чувствовалось, будто играешь со своим оппонентом на равных.
Однако, хотя от Ли Юрана с самого начала исходила некая опасность, сам парень был довольно сдержан в проявлении эмоций. А убитый горем наследник Чен внешне выглядел очень спокойным, тон речи был мягким и нежным, но если присмотреться, то можно было уловить его жестокую и злобную душу, словно перед тобой шипела ядовитая гадюка.
— Хе-хе-хе. Братец Дунфан всё же, такой откровенный и простой человек, — пальцы Чен Чена слегка пошевелились. Он опустил голову и посмотрел на свои костяшки, а затем сказал: — Брат Дунфан, ваш нынешний облик, кажется, не является вашей настоящей физиономией, верно? Раз уж ты говорил, что наша встреча была предопределена судьбой, то можно ли увидеть твоё истинное лицо? Мы ведь доверяем друг другу?
Цзюнь Мосе неожиданно улыбнулся: — Брат Чен, а ты смекалистый. Но, как мне кажется, нынешний облик брата Чена тоже не является его истинной сущностью, не так ли? Даже не знаю, стоит ли встречаться с тобой настоящим?
Чен Чен замер. Каковы были намерения его оппонента? «Он нарочно прикидывается дураком? Или это игра слов?»
Он помедлил мгновение и едва улыбнулся: — Прошу прощения за мою глупость, однако я так и не понял, что ты имел в виду в своей последней фразе?
Цзюнь Мосе сел поудобнее, ударил пальцем по столу и вздохнул: — Я, вот, легко перевоплощусь в своё привычное состояние, буквально два-три дня и всё будет тип-топ. Однако ты носишь свою маску уже больше двадцати лет, ты не устал?
Чен Чен оцепенел. Его взгляд вмиг переменился, в нём неожиданно проявилось чувство одиночества и беспомощности. Он глубоко вздохнул, опустил голову, его руки схватились за струны, и зазвучала красивая мелодия. Это была композиция: «Тоска молодого наследника».
Чёрные волосы соскользнули с его лба, они закрыли половину его лица, продолжая плавно парить на ветру.
За пределами башни Таньгуань был слышен звук приближавшихся копыт, которые, наконец, остановились перед входом в башню. Толпа внизу взбудоражилась и уступила дорогу. Группа людей тихонько вошла в здание. Это были члены семьи Чжань, во главе которых была молодая девушка с траурной повязкой, но услышав мелодичный и чистый звук музыкального инструмента, она невольно остановила шаг.
Но было похоже, что те двое наверху ничего не почувствовали. Их будто вообще в этом мире ничего не волновало.
Новая композиция Чен Чена была очень короткой. Прошло всего лишь мгновение, и она уже закончилась. Чен Чен, не поднимая глаз, вдруг сказал: — Сегодня в это здание пришёл братец Дунфан. И знаешь, я почувствовал, будто два знатока музыки наконец-то встретились. Я ждал тебя и хорошенько готовился к твоему приходу, хотя, честно скажу, совершенно не желал этого. Однако услышав слова брата Дунфан, я понял, что это того стоило.
Он неспешно поднял голову и посмотрел на Цзюня Мосе: — Братец Дунфан прав, да, я очень устал. Действительно устал. Но я, эта маска, её уже невозможно снять. Без неё я никто, ничтожество, так что…
С того момента, как пришёл Мосе, Чен Чен придерживался манер и поведения, подобающих наследнику великого рода. Хотя его слова были спокойны и естественны, словно весенний ветерок, но в душе он всё прощупывал. Его намерения были весьма враждебными и смутными. Но наследник Чен вдруг сказал всё от чистого сердца.
Цзюнь Мосе улыбнулся и сказал: — Верно, на самом деле, какими бы фальшивыми не были эти человеческие маски, если проносить их больше двадцати лет, вся эта фальшь становится естественным инстинктом её носителя. Вдобавок, эта маска поначалу очень тяжёлая, её не так-то просто носить, однако ещё сложнее потом снять. На маске видны все виды обязанностей, груды правильных и неправильных вещей, все страдания. И никто кроме тебя не сможет понять всего этого. Человек, носящий эту маску, как правило, должен заплатить немалую цену за её использование.
Чен Чен сделал глубокий вдох, а затем выдохнул. Выражение его лица быстро изменилось. Очевидно, его состояние было не очень спокойным. Затем ненадолго закрыв глаза и помолчав, он очень серьёзно сказал: — Братец Дунфан, пожалуйста, сыграйте что-нибудь для меня?
Его слова были наполнены жаждой и надеждой. А в глазах это сопровождалось необъяснимым противоречием: казалось, что в сердце боролось два вида мыслей, и происходила чрезвычайно ожесточённая борьба. Что он хотел доказать себе этой просьбой? Или же ему нужен был какой-то повод?
Цзюнь Мосе поднял брови и подозрительно посмотрел на него. Он спросил: — Брат Чен, это честь для меня, но я ведь даже не говорил, что умею играть. Что бы вы сделали, если бы я отказался?
— Тяжело отыскать хорошего знатока музыки. Окажи мне честь. К чему эта скрытность, — Чен Чен спокойно улыбнулся. Его длинные рукава внезапно поднялись, а гриф музыкального инструмента внезапно перевернулся. Наследник Чен направил его в сторону Цзюня Мосе.
Мосе протянул руки и осторожно надавил, чтобы инструмент встал прямо перед ним.
Чен Чен присел напротив, его лицо было серьёзным, но, в тоже время, оно отчаянно жаждало зрелища.
Цзюнь Мосе вздохнул. Похоже, что любовь к музыке у этого паренька была действительно сумасшедшей. И хотя у него явно имелись какие-то скрытые мотивы, в этом он даже не уступал Ли Юрану. Но, всё же, в нём было что-то человеческое, что-то искреннее и простое.
Можно было даже сказать, что этот парень был очень чувствительным.
— Ну, раз на то пошло, тогда я сделаю сегодня исключение и сыграю в честь нашей встречи. С волками жить — по-волчьи выть.
Мосе снова использовал игру слов, и гордость переполняла его грудь: — Мы — молодое поколение Цзянху. Разве мы не можем оставить свой след в этом мире? Мы — странники Цзянху!
На лице Мосе промелькнула горькая ностальгия. Глубоко вздохнув, он вспомнил о старом времени и о переживаниях прошлого, словно это было вчера.
Аккуратно положив руки на струны, он, будто неосознанно, провёл по ним пару раз. Раздался «динь-дон», а затем полилась музыка. Ритм и темп этой мелодии невозможно было передать словами. Однако такие простые движения руками выхлестывали в песне невероятную атмосферу всего Цзянху.
— С волками жить — по-волчьи выть, — пробормотал Чен Чен, и его глаза вспыхнули странным светом. Ослепительный блеск сменил длинный вздох, а лицо выражало явную растерянность. Он снова пробормотал: — Цзянху, Что такое Цзянху? Что же такое Цзянху?
— Цзянху — это билет в один конец, — Цзюнь Мосе продолжал перебирать пальцами, струны двигались живо и быстро, но через мгновение всё утихло. Лишь огромная волна угнетения и подавленности заполонила всю башню Таньгуань. Неважно, кто, и неважно, где. Все люди одновременно ощутили напряжение, будто вот-вот, должна была разразиться буря.
После того как Мосе закончил свою игру, растерянность Чен Чена превратилась в панику. Он выпучил глаза и уставился на молодого мастера Цзюня.
Словно Чен Чен обнаружил выход в беспросветном туннеле.
Цзюнь Мосе медленно закрыл глаза, и его десять пальцев внезапно упали на струны.
Взрыв страстной мелодии, похожий на бушующую волну берега, которая всколыхнула снег и волны и уже заслонила солнце и луну. «Пусть весь мир наполнится громкими звуками!»
Непоколебимость, убийство, свобода, беспечность, презрение, беспомощность. Всевозможные эмоции, в этих звуках было всё. Эта песня принадлежала только Цзянху, принадлежала только выдающимся героям.
По долгому и трудному пути я шёл совсем один. Я и мой острый меч. Лишь опьянев, я спрошу небеса: где моя краса, где моя любовь?
Под мелодичные звуки Мосе вдруг рассмеялся и запел ещё громче: — Синее море улыбается, безостановочно приливая к двум берегам, а волны плывут и плывут.
Небеса улыбаются, они знают, кто из нас потерпел поражение, а кто победил в бою.
Реки и горы улыбаются, мелкий дождь моросит, как много знают они о мирской суете?
Свежий ветерок улыбается, он вызывает лишь одиночество, а впереди ещё одна ночь.
Люди вокруг улыбаются, и уже не так одиноко, но вот гордость разразилась безумным смехом.
«Верно, синее море улыбается. Это же — песня „Странник Цзянху!“» Одна из немногих песен, которая больше всего нравилась Цзюню Мосе. Эта песня вовсе не для Чен Чена, и не для тоски, всё это было просто хвастовством.
Всё это было ради того, чтобы оставить свой след в этом бренном мире. «Лишь я владею этой песней. Но я надеюсь, что скоро все смогут её сыграть, чтобы я смог насладиться этой мелодией в любое время. Так у меня возникнет чувство, что я иду домой».
Цзюнь Мосе молчал, полностью погрузившись в свои мысли.
