В практически пустом храме стояла мучительная тишина. Выйдя из покоев директора приюта, мы молча последовали за Гилом по коридору. Карета ждала нас на площади у входа в дворянскую область храма. Первым в карету забрался мастер, вторым — господин Марк. Я собирался последовать за ними, но остановился. Обернувшись назад, я взглянул на как обычно провожавшего нас Гила.
— Гил…
Я подумал, что если Гилу разрешено посещать потайную комнату, то он наверняка должен понимать, в каком состоянии сейчас находится Розмайн. Посмотрев прямо в фиолетовые, почти чёрные глаза Гила, я ощутил, что больше не могу сохранять на лице прежнюю улыбку торговца, имеющего право вести дела с семьёй герцога.
— Внимательно присматривай за госпожой Розмайн.
— Конечно. Ведь я её слуга.
Гил ничего не сказал по поводу того, что мои слова прозвучали грубо. Он воспринял их как должное, и сам ответил не менее резким тоном. Это позволило мне ощутить, как давящее беспокойство отступило. Если Гил сказал, что присмотрит, значит, можно было не сомневаться, что он сдержит слово. Но в то же время я чувствовал себя уязвлённым, потому что больше не был тем, кто мог поддержать Розмайн.
Невозможно сказать, какую боль на сердце я ощущал в этот момент, но, терпя её, я закусил губу и забрался в карету. Та тут же затряслась, двинувшись с места. Проехав по мощёной дороге территории храма, карета выехала за главные ворота. Больше не было необходимости вести себя как торговец. Фальшивая улыбка, которую я отчаянно пытался сохранить, мгновенно исчезла у меня с лица.
Я раздражённо цыкнул и опустил взгляд на руки, ощущая бессилие.
Наполненные болью слова Розмайн: «Почему мне вообще пришлось проспать два года?» — крепко врезались мне в память. Тогда она говорила то, что было у неё на сердце, и горько плакала, вот только я больше не мог как раньше обнять её и успокоить. Наша жизнь и положение в обществе настолько изменились, что я не мог сказать ей, что всегда буду рядом, или что между нами всё останется по-прежнему.
Даже когда я зажмуривался, у меня перед глазами стояло лицо плачущей Розмайн и никак не хотело исчезать.
«Я заверил мастера Бенно, что, даже если Розмайн расплачется, я буду держать себя в руках и смогу успокоить её, да толку-то…»
В тот раз, когда пришлось расторгнуть магические договоры, мастер Бенно заранее объяснил, что это будет значить для компании «Планте́н». Благодаря этому я смог привести чувства в порядок и утешить Розмайн, сильно переживавшую по этому поводу. Однако заявление о том, что мы больше не сможем использовать потайную комнату, а потому пришло время прощаться, оказалось для меня слишком неожиданным.
«Вот только мастер ведь заранее знал, что так будет, да?»
Для меня новость пришла совершенно внезапно, но мастер и господин Марк отреагировали так, словно ожидали, что подобное может случиться. Негодуя из-за этого, я медленно поднял взгляд и встретился глазами с мастером Бенно, спокойно наблюдающим за мной.
— Почему вы мне не рассказали? — с укоризной спросил я.
Удивлённый, что мои слова оказались более резкими, чем ожидал, я тут же закрыл рот рукой. Однако мастер не стал меня отчитывать, а лишь приподнял бровь и спросил:
— О чём именно?
Я посмотрел на господина Марка, но в его взгляде тоже не было осуждения. Почувствовав облегчение, я пояснил, что имел ввиду:
— Мастер, господин Марк, вы ведь знали, что нам запретят пользоваться потайной комнатой, верно?
— А, так ты об этом… Дело не в том, что я намеренно скрыл это от тебя. Просто, когда мы услышали от Фрица о возможности подобного исхода, ты был в Илльгнере, — нахмурившись и скрестив руки на груди, ответил мастер Бенно.
После этого мастер поведал мне о том, что услышал от Фрица больше двух лет назад, ещё до того, как Розмайн заснула. Фриц тогда сказал, что свободное общение в потайной комнате скорее всего окажется невозможным, когда Розмайн поступит в дворянскую академию. И даже если подобного не произойдёт, Розмайн в любом случае покинет храм, когда достигнет совершеннолетия, чтобы выйти замуж.
— Услышав это предупреждение, мы поняли, что нужно убедиться, что запрет на пользование потайной комнатой не доставит неудобств нашему делу. А потом Розмайн внезапно заснула на два года. Как вообще можно было это предсказать? В результате мы не могли позволить себе даже задуматься о долгосрочных проблемах, поскольку нам приходилось прикладывать все силы, чтобы справиться со всеми неразумными требованиями дворян.
Всё было так, как и сказал мастер. В последние два года нам пришлось выполнить необоснованные требованиям госпожи Эльвиры, подготовить всё необходимое, чтобы служительница смогла родить в Хассе, совершить поездку в Хальдензель и много чего другого. С исчезновением Розмайн, стоявшей между нами и дворянами, количество напряжённой работы, которую нам приходилось выполнять, резко возросло. Нам только и оставалось, что всеми силами пытаться разгрести навалившуюся на нас работу.
«Даже если бы я знал о ситуации с потайной комнатой, то просто бы отложил проблему до лучших времён, когда Розмайн проснётся, как это сделал мастер Бенно», — подумал я.
Когда я вспомнил, что последние пару лет были такими, что я бы всё равно не мог позволить себе думать обо всём этом, моё недовольство растаяло, словно снег с приходом весны. Но с исчезновением снега проросли ростки беспокойства.
— В таком случае, мастер Бенно… Справился ли я со своей работой? Хватит ли теперь у Розмайн сил двигаться вперёд самостоятельно?
После моего вопроса мастер с противоречивой улыбкой внимательно посмотрел на меня. В его взгляде ощущалась горечь, но в то же время казалось, что он смотрит на нечто ослепительное.
— Да, ты хорошо справился. Благодаря твоим словам Розмайн смогла взять себя в руки, перестала плакать и начала смотреть в будущее.
Розмайн определённо начала смотреть в будущее, когда мы обменялись обещаниями. Мне хотелось верить, что слова мастера Бенно верны, но меня всё ещё мучили противоречивые чувства. Да, я знал, что мне нужно подавить их в себе, но ощущение утраты было слишком велико.
В этот момент господин Марк постучал деревянной дощечкой по стенке кареты и сказал:
— Пожалуйста, остановитесь. Лутцу нужно выйти здесь.
Карета остановилась на обочине дороги. Выглянув в окно, я увидел, что мы свернули с главной улицы на дорогу, ведущую к компании «Планте́н». Мастер жестом показал мне выйти и успокаивающим тоном объяснил:
— Я хочу, чтобы ты позвал Тули. Нам нужно сообщить её семье о текущей ситуации. Если служащие начнут посещать храм и следить за делами Розмайн, обмениваться письмами станет непросто.
Затем он слегка похлопал меня по голове, как часто делал, когда хвалил или утешал учеников. Это напомнило мне о том, что есть люди, которые могут успокоить и ободрить меня, вот только сейчас этого оказалось недостаточно, чтобы снять груз с моего сердца. Тем не менее, я кивнул, взял протянутую господином Марком дощечку и выбрался из кареты.
— Холодно…
Зима явно подходила к концу, а потому дней, когда шёл снег, стало меньше, а солнце становилось всё теплее. Вот только ветер всё ещё оставался довольно холодным. Проводив отправившуюся дальше карету, я поднял воротник и зашагал по заснеженной дороге.
«Значит, мне нужно рассказать Тули о том, что случилось, да?» — подумал я, понимая, что, услышав такую новость, Тули будет очень подавлена. Дядя Гюнтер и тётя Ева могут даже заплакать, услышав, что переписываться с Майн в будущем станет ещё сложнее. Однако, когда я подумал обо всём этом, мне стало чуточку легче.
«Мастер Бенно и господин Марк просто не понимают».
Пусть им также, как и мне, запретили впредь посещать потайную комнату, но я не мог разделить с ними своё горе, поскольку они рассматривали ситуацию только с точки зрения ведения торговых дел. То же самое произошло и после похорон Майн. Мастер, чтобы подбодрить, отругал меня, сказав, что если у меня есть время плакать, то мне следует работать и зарабатывать деньги. Он не посочувствовал моей утрате. У меня получилось взять себя в руки только после того, как я разделил своё горе с семьёй Майн. Мы утешали друг друга, и только благодаря этому я смог поставить перед собой цель, к которой мне нужно стремиться.
«В настоящее время Тули всё ещё должна быть в мастерской», — предположил я и, пройдя мимо компании «Гилбе́рта», направился прямо в мастерскую госпожи Коринны. Я знал многих людей в этой мастерской, поскольку не раз приходил туда по поручениям, когда ещё был учеником в компании «Гилбе́рта». Так что когда я вошёл внутрь, одна из знакомых швей сразу подбежала ко мне.
— Ох, Лутц, ты ли это? — с весёлым смехом поприветствовала она меня. — Что привело тебя к нам сегодня? Мне кажется, или ты стал ещё выше? Может, уже пора снять мерки для новой одежды ученика?
— Нет, сегодня я по поручению от мастера Бенно. Не могли бы вы, пожалуйста, позвать Тули? — ответил я, проигнорировав шквал её вопросов, и вручил переданную господином Марком дощечку. — Как вы можете видеть по этой дощечке, дело довольно важное, а потому не могли бы вы позволить Тули отлучиться?
Я уже давно понял, что если начну, как дурак, честно отвечать на все вопросы, то разговор сразу же уйдёт от основной темы.
— Я могу позволить ей уйти, но… Идите прямо в компанию «Планте́н», понятно? Я не хочу, чтобы вы бродили по переулкам наедине.
— А-а? В-всё не так. У нас с Тули не такие отношения! — запинаясь, запротестовал я.
Вот только, несмотря на мой протест, она лишь многозначительно улыбнулась и, сказав, что позовёт Тули, ушла вглубь мастерской.
«Ох, дрянь… Ну, полагаю, мы с Тули достаточно взрослые, чтобы на нас смотрели подобным образом».
В прошлом другие считали нас не более чем парой сверстников из бедной части города, но сейчас мы с Тули уже в том возрасте, когда остальные, видя нас вместе, «понимающе» улыбаются. Я заметил это уже некоторое время назад. Начиная с Ральфа, который сох по Тули, и Фея, не переставая говорившего о своей возлюбленной, у всё большего числа сверстников голова оказывалась забитой любовью. Так что теперь, даже когда я передавал сообщение по указанию главы магазина, это порождало смешки и слухи о том, что я влюблён в Тули. Ради неё мне следовало избегать любых ненужных недоразумений.
«То же самое верно и для Розмайн… Она тоже выросла, пусть это может показаться странным, ведь выглядит она как и раньше. Возможно, нет ничего необычного даже в том, что у неё появился жених?»
Я не слишком понимал обстоятельства дворян, но все же не мог избавиться от ощущения, что для помолвки всё ещё слишком рано. Когда я вздохнул, надеясь, что это поможет избавиться от ненужных мыслей, в компании ушедшей швеи прибежала Тули, уже одетая для выхода на улицу.
— Простите, что так долго! А-а? Что?
Судя по тому, что она запыха́лась, а щёки раскраснелись, Тули торопилась. С тревогой оглядевшись, она несколько раз моргнула, а затем с чуть напряжённым лицом озадаченно посмотрела на швею.
— Разве вы не сказали, что меня зовёт господин Бенно?
— Ты ведь собираешься пойти в его магазин! Это почти то же самое! К тому же разве не заня́тно вот так внезапно встретить своего парня?
— У нас с Лутцем не такие отношения! — смутившись, возразила Тули.
Я был с ней полностью согласен. Кажется, окружающие слишком много себе напридумывали, вот только непонятно, разве было хоть что-то, что они могли понять превратно.
— Да не стесняйся ты, не стесняйся… Разве это не редкая возможность для тебя увидеть Лутца. Ты должна радоваться, — приговаривала не желавшая ничего слушать швея, выталкивая Тули за дверь.
Когда мы вышли, Тули бросила на меня измученный взгляд. Со мной всё будет в порядке, так как я жил в компании «Планте́н», но Тули, без сомнения, ещё долго будут дразнить по этому поводу. От таких мыслей я почувствовал себя несколько неловко.
— Прости. Я не думал, что подниму такую суматоху… — извинился я. — Тебе, наверное, нелегко там?
— Лутц, в том нет твоей вины. Скорее, это я должна извиниться, что втянула тебя. Некоторые люди любят посплетничать на такие темы. В присутствии госпожи Коринны они не заходят далеко, но с тех пор, как родился Кнут, она стала реже приходить в мастерскую…
Тули говорила так, словно уже приняла сложившуюся ситуацию, но, судя по выражению лица, подобные поддразнивания её утомляли. Я подумал, что, возможно, следовало бы пореже приходить к Тули, но мало кто ещё мог сообщать ей о Майн.
— Если хочешь, чтобы тебя меньше дразнили, то можно попросить кого-то другого доставлять сообщения… Однако в этот раз это было невозможно.
— Ах… Раз тебе пришлось прямо сейчас позвать меня, это должно быть что-то важное, верно? Тогда давай пойдём побыстрее, — сказала Тули, похоже, догадавшись, почему её пришлось позвать, и ускорила шаг, несмотря на заснеженную дорогу.
Мои же ноги, наоборот, стали тяжелее, когда я вспомнил, о чем придётся ей рассказать.
***
Когда мы с Тули прибыли на второй этаж компании «Планте́н», мастер велел нам пройти в гостиную. Он переоделся из наряда для встреч с дворянами в обычную одежду. Господин Марк, кажется, занимался управлением магазином, так что мне сказали встать позади мастера в качестве ученика да́пла.
— Тули, извини, что тебе пришлось проделать весь этот путь. Но я полагаю, ты понимаешь, что есть лишь одна причина, по которой я мог тебя позвать.
Тули, севшая на стул для посетителей, подняла глаза и пристально посмотрела на мастера Бенно. При этом её сине-зелёная коса качнулась.
— Это что-то важное, касающееся госпожи Розмайн, верно? — спросил она.
Её голубые глаза были полны решимости, как и у Майн, когда та приняла факт неизбежного расставания и посмотрела в будущее.
Мастер Бенно одно за другим рассказал ей о том, что произошло в храме. Что у нас больше не будет возможности пользоваться потайной комнатой, поскольку Майн стала старше. Что теперь Розмайн в храме будет сопровождать не только Дамуэль, который знает её обстоятельства, но и другие дворяне. Что ввиду того, что обмен документами будет проходить через служащих из числа последователей Розмайн, теперь станет сложно тайно передать письма.
Тули спокойно выслушала объяснение мастера, без вопросов и плача, в отличие от Майн.
— Это всё, о чём я хотел сообщить, — закончил мастер Бенно. — Полагаю, теперь вам двоим нужно обсудить, что собираетесь делать впредь, и я не возражаю, если вы захотите поговорить наедине. Я буду в своём кабинете, так что приходите, когда закончите.
Бросив взгляд в мою сторону, мастер покинул гостиную.
Тули подождала, пока мастер Бенно уйдёт, и когда тот закрыл дверь, перевела взгляд на меня. В её голубых глазах читалось беспокойство.
— Лутц, не хочешь сесть? Ты ужасно выглядишь.
Я всё ещё стоял позади стула мастера Бенно и только после её слов, волоча ноги, подошёл к стулу, предназначенному для гостей, и плюхнулся на него. Поняв, что больше мне не нужно поддерживать подобающее для работника лицо, я ощутил, как голова и тело потяжелели, словно у меня совершенно не осталось сил.
— Потайная комната в храме оставалась единственным местом, где я мог разговаривать с ней как с Майн, а не как с госпожой Розмайн… И теперь я больше никогда не смогу обратиться к ней как прежде. Не смогу утешить её или откровенно поговорить о работе. Я даже не смогу больше передавать письма от неё, хотя обещал тебе это, Тули… На этот раз я действительно простился с Майн.
Отныне мы сможем встретиться лишь с госпожой Розмайн, а не с той Майн, которую знали. От одной только мысли об этом у меня на глаза навернулись слезы. Когда я опустил лицо, не желая, чтобы Тули видела, как я плачу, она погладила меня по голове.
— Понятно… Но ни её взросление, ни то, что ситуация, в которой она сейчас находится, изменилась, ни какие-либо обстоятельства дворян — это не то, на что ты или господин Бенно могли бы повлиять. Лутц, не терзай себя понапрасну.
Ощущение её руки, когда Тули гладила меня по голове, было приятным, а голос, подталкивающий к тому, чтобы примириться со случившемся — умиротворяющим. Вот только от этого мне становилось лишь хуже.
— Нет! Мне это совершенно не нравится! Я не могу говорить с ней, лишь когда на её лице фальшивая улыбка, не позволяющая читать эмоции, а формулировки столь уклончивы, что невозможно сказать, поняли ли мы вообще друг друга или нет. Тули, разве ты так не думаешь?!
«Я не хочу, чтобы ты принимала это прощание! Я хочу, чтобы ты вместе со мной злилась из-за этой несправедливости!» — мысленно кричал я, подняв голову и посмотрев на Тули.
Я надеялся, что она согласится со мной… но, на мгновение задумавшись, она медленно покачала головой.
— Прости, Лутц, но я не чувствую такой же грусти, как ты. Конечно, меня печалит, что мы больше не сможем обмениваться письмами, но я думаю, это было неизбежно, так что мы бы всё равно ничего не смогли с этим поделать.
Я был настолько потрясён, что, казалось, меня словно ударили по голове. Я думал, что в отличие от мастера и господина Марка, которые беспокоились лишь о том, смогут ли они впредь должным образом обсуждать дела, Тули сможет разделить моё горе.
— Ч-что? Но почему?
— М-м? Ну, наша семья может увидеть её, только заглянув за двери храма, и я встречалась с ней лишь по работе как с госпожой Розмайн. Наше общение всегда проходило в официальной манере, которая тебе так не нравится. Даже если ты говоришь, что больше нельзя пользоваться потайной комнатой, я не чувствую по этому поводу ничего особенного.
Её слова пронзили мне сердце, словно копьё. Я должен был знать, что для Тули всё иначе, но просто не осознавал. Только я и мастер могли, воспользовавшись потайной комнатой, поговорить с Майн как раньше. Тули, тёте Еве и дяде Гюнтеру было запрещено общаться с ней как с членом семьи, а потому их не водили в потайную комнату, чтобы они могли нормально поговорить. Им разрешили войти туда лишь в самом начале, потому что их речь и манеры находились не на подходящем уровне для общения с дворянами.
— Прости… Я думал только о себе… — извинился я.
Я почувствовал себя виноватым, что жаловался Тули, хотя, в отличие от неё, до сих пор мог общаться с настоящей Майн. Однако Тули на это просто улыбнулась и отмахнулась от мучившей меня вины.
— Как я уже сказала, не терзай себя понапрасну. Ну, мне тоже грустно, потому что мы с ней больше не сможем обмениваться письмами. Но прятать их от Камилла становилось всё труднее, так что в каком-то смысле это даже не так плохо. Лутц, ты же помнишь, что принёс ему ка́руту? Он начал учить буквы, так что теперь ему стало очень интересно читать.
В наших с Тули маленьких домах негде прятать письма, да и писать их тайком, чтобы Камилл не увидел, тоже непростая задача.
— Сейчас я храню письма в своей комнате в компании «Гилбе́рта», чтобы Камилл не смог их найти, но я слишком боюсь доставать их из ящика, опасаясь, что кто-нибудь увидит, — объяснила Тули. — Вдруг кто-то решит внезапно войти ко мне, потому что появилась срочная работа, или чтобы позвать поесть, верно? В последнее время ни у меня, ни у родителей практически нет возможности перечитать письма Майн.
Многое изменилось даже там, где я не замечал. Я уже слышал, что семья скрывала от Камилла ситуацию с Майн. И пусть я был тем, кто передавал Камиллу каруту и книжки с картинками, я не понимал всех обстоятельств семьи Майн.
— Я больше ничего не могу сделать, чтобы ты и Майн оставались на связи…
— Не кори себя. Я не нахожу случившееся настолько болезненным, чтобы, как и ты, хотела плакать, но это потому, что тебе до сих пор приходилось упорно работать, чтобы помочь нам, — улыбнувшись, подбодрила меня Тули и, достав платок, принялась вытирать мне слёзы. — Наша семья всё ещё может порой встретиться с Майн по работе. И поскольку мы говорим о Майн, уверена, она снова поручит нам нечто столь же хлопотное, как заказ от члена королевской семьи. В таком случае, даже если она будет окружена дворянами, я по-прежнему смогу встретиться с ней, когда приду доставлять заказ. К тому же папа всегда выступает эскортом по пути в Хассе, поскольку Майн как глава храма проявляет к нему благосклонность. И эта работа по сопровождению служителей в Хассе никуда не денется, верно? Конечно, мы видимся с ней реже чем ты, Лутц, но всё же видимся.
Тули была права. Пусть я и хотел бы найти способ, чтобы Майн и её семья могли видеться чаще, но даже без потайной комнаты у них существовала пусть тонкая, но связь.
— Сейчас мы находимся в таком положении, когда нас с ней не так-то просто разлучить. Так что всё в порядке. Лутц, ты ведь тоже можешь видеться с ней как Гутенберг, не так ли? Разве ты не говорил, что вы собирались куда-то отправиться весной?
— Ага, мы поедем в Хальдензель на её пусть и странном, но удобном ездовом звере…
После того как я смог поговорить с Тули о будущем, мне стало немного легче. Я почувствовал, что даже без потайной комнаты большой разницы в том, что мы делаем, не будет.
— Но сама Майн переживает, что больше не может как раньше пользоваться потайной комнатой… — отметил я.
Когда я объяснил, как Майн расплакалась, Тули грустно улыбнулась, выглядя слегка обеспокоенной.
— Думаю, она тоже будет в порядке.
— С чего ты так решила?
— Ну, я всё-таки делаю украшения для волос, чтобы поддержать её. Так что я смогу видеть её, даже если она находится в благородном обществе… А ты, Лутц, делаешь для неё книги, так? Благодаря этому мы можем передать ей наши чувства. Я верю в Майн.
Я почувствовал, что проиграл Тули. Возможно, сам я просто не верил в Майн. А ведь Майн мне говорила, что, как бы ни было тяжело, она будет счастлива, пока у неё есть книги, и что ради них она намерена прикладывать все силы. Я просто должен делать новые книги, чтобы она могла и дальше жить и работать в благородном обществе и чувствовать себя счастливой, даже если ей будет тяжело одной. Что мне сейчас следовало делать, так это выполнять данное Майн обещание.
— Кажется, с моих плеч свалился огромный груз. Тули, я каждый раз показываю тебе себя с какой-то странной стороны.
— Всё хорошо. По сравнению со странностями Майн, ты не показываешь ничего такого. А я всё-таки её сестра. Разбираться с тем, что она учудила — моя работа.
Узнав, что ничего страшного, если я покажу себя перед Тули таким, я почувствовал облегчение. Я не мог поговорить со своей семьёй о Майн, так что обрадовался, что был кто-то, перед кем мог выговориться.
***
Немного успокоившись, на следующий день я отправился в мастерскую. Я хотел убедиться, что с Майн всё в порядке. Когда я встретился там с Гилом, он жестом пригласил меня выйти на улицу.
— Фриц, я собираюсь вместе с Лутцем проверить инструменты, — сказал он. — А также хочу уточнить, как ситуация в лесу.
Дети, услышавшие слово «лес», тут же побросали работу и прибежали. Они уже долго работали в стенах приюта, а потому им не терпелось выйти наружу.
— Гил, Лутц, мы тоже хотим помочь. Когда уже можно будет пойти в лес?
— У всех вас есть работа, которую вы должны освоить до того времени, когда Гуттенберги отправятся в другие земли, — сказал Фриц, указывая сиротам продолжать работу. — Гил, я разберусь здесь.
Похоже, Фриц догадался, в чём дело, так что отпустил нас на улицу. Мы с Гилом вынесли из мастерской корзины, заплечные носилки и ножи, с которыми ходили в лес, после чего под холодным небом принялись проверять нет ли сколов на ножах или дыр в корзинах.
— Эй, Гил, как дела у госпожи Розмайн?
Гил служил Майн ещё с тех пор, когда она была священницей-ученицей, и выступал слугой, сопровождавшим нас в потайную комнату. Поэтому он знал, что Майн говорит и ведёт себя в потайной комнате совсем иначе, чем снаружи.
— Госпожа Розмайн некоторое время провела в потайной комнате в покоях главы храма, но когда она вышла оттуда, то улыбалась, так что, думаю, с ней всё в порядке. Правда, сейчас её нет в храме. Она отправилась в замок.
— Понятно…
Судя по всему, она плакала, но, видимо, всё же нашла в себе силы изобразить подобающую дворянке улыбку, прежде чем отправиться в замок. Я боялся, что она свалится с лихорадкой, но, похоже, Майн все же смогла поправиться.
— Как только герцог даст разрешение, её последователи тоже начнут посещать храм, — объяснил Гил. — Насколько я понял, многое изменится. Например, все документы сначала будут проходить через служащих.
— Я слышал что-то такое от мастера Бенно. Он сказал, что мы больше не сможем обмениваться письмами.
— Верно. Думаю, вам в «Планте́н» придётся нелегко, — кивнув, сказал Гил, а потом устремил на меня взгляд фиолетовых, почти чёрных глаз. — Но поскольку я её слуга здесь, как только последователи уйдут, я смогу что-то рассказать ей о вас во время вечерних отчётов, прежде чем госпожа Розмайн ляжет спать.
— Гил? — округлив глаза, удивлённо обронил я.
Я осознал, что, пусть все остальные и примирились с ситуацией, однако Гил всё ещё пытается сохранить связь между Майн и нами. Гил ответил мне противоречивым взглядом, в котором смешались неловкость и сожаление.
— Письма пришлось бы где-то хранить, так что сообщения я могу передать только на словах…
— Разве не возникнут проблемы, если ты навлечёшь на себя недовольство дворян? Почему ты заходишь так далеко ради нас? — выпалил я.
Гил прищурился и с ностальгией посмотрел на нижний город.
— Мне там нравилось. Было приятно провожать госпожу Майн до дома вместе с тобой и Франом. По пути то тут, то там пахло готовящейся едой, а мы шли и обсуждали всё, что произошло за день, помнишь?
Я помнил. Тогда Майн была всего лишь священницей-ученицей. Сейчас это казалось очень далёким, но в те дни я после работы возвращался домой с Франом и Гилом.
— Майн порой не могла дойти самостоятельно, так что Франу приходилось нести её, верно?
— Ага. И поскольку было уже поздно, прилавки на главной улице распродавали оставшуюся еду по дешёвке, что мне очень нравилось. Правда мы не могли есть слишком много, иначе семья госпожи Майн отругала бы нас за то, что госпожа Майн уже наелась и не захотела бы ужинать…
Наши прогулки по нижнему городу с Гилом и Франом продлились не так много времени, поскольку Майн недолго оставалась священницей-ученицей. Однако воспоминания о прошлом проносились перед глазами одно за другим. Но пусть мы с Гилом делились этими воспоминаниями и смеялись, наши лица стали мокрыми от слёз.
— По правде сказать, мне очень не нравилось, что госпожа Майн в то время всегда возвращалась домой к семье, как бы старательно я ни служил. Провожать госпожу Майн было весело, но возвращаться обратно в храм с Франом уже одиноко. Однако мне нравилась радостная улыбка госпожи Майн, когда она возвращалась домой, — признался Гил.
После этого он принялся вытирать слёзы рукавом, вот только те никак не прекращались. Впрочем, это можно было сказать и обо мне.
— А я не хотел, чтобы она ходила в храм. Не хотел, чтобы дворяне в какой-то момент окончательно забрали её, и наделся, что если это время и наступит, то пусть оно случится как можно позже. Однако если бы Майн не посещала храм, то она бы не выжила. К тому же, не став дворянкой, она не смогла бы защитить всё, что хотела. Я благодарен храму за это. Но теперь, без возможности поговорить с ней в потайной комнате, я чувствую беспокойство за Майн.
Гил слушая, раз за разом кивал.
— Мне тоже больно. Когда мы находились в потайной комнате, было приятно видеть, что между вами ничего не изменилось. Вот почему мне больно думать, что госпожа Майн больше не сможет плакать и смеяться, как прежде. Это очень грустно.
Когда я понял, что Гил разделяет мои горе и гнев, меня захлестнула буря чувств. После того, как Тули не смогла понять мою скорбь, для меня стало огромным облегчением узнать, что был человек, который скорбел так же, как и я.
— Поэтому, Лутц, как раньше ты поддерживал связь между госпожой Розмайн и её семьей, теперь я стану поддерживать связь между госпожой Розмайн и нижним городом, — небрежно вытерев слёзы заявил Гил, выпячивая грудь.
Его лицо было красным от слёз, но слыша решимость в его голосе, я облегчённо вздохнул. Это значило, что то, что я делал до сих пор, не было неправильным. Даже если сейчас всё иначе, связь осталась. Нам просто нужно было продолжать делать то же, что и раньше: всеми силами поддерживать Майн.
— Гил, я рассчитываю на тебя, — сказал я и, вытерев сырую ладонь о штаны, протянул её Гилу.
Он ухмыльнулся, и, сделав то же самое, хлопнул меня по руке.
— Можешь рассчитывать на меня. Я смогу действовать под носом у дворян и передавать информацию.
Вот так, между мной и Гилом было заключено новое мужское обещание.
