– Оттилия, отправь это письмо в Королевскую Академию, – сказала я, имея в виду что хочу, чтобы письмо было передано рыцарю, охраняющему комнату телепортации. Это было письмо для Хартмута, в котором я просила его собрать ингредиенты с восстановленного места сбора.
Увидев имя адресата на письме, Оттилия встревоженно посмотрела на меня.
– Леди Розмайн, как дела у Хартмута в Королевской академии? – спросила она. – Он случайно не доставляет неприятности?
– Хартмут прилагает огромные усилия для сбора информации и закладки фундамента для моих встреч, помимо этого он усердно пишет отчеты для моего приемного отца, – ответила я. – Нет никаких сомнений в том, что он крайне продуктивно проводит время в Королевской академии. Сегодня я читала отчеты, которые он написал, и я могла почувствовать, насколько он заинтересован и энергичен.
Моя цель состояла в том, чтобы развеять беспокойство Оттилии, поэтому я больше ничего не стала говорить. Едва ли я могла сказать, что Хартмут был настолько поражен тем, как я восстановила место сбора и тому, как я читала молитвы в бою, что действительно принял меня за святую.
– Миледи, пора ужинать, – сказала Рихарда. – Пожалуйста, отложите ручку.
Я кивнула и встала. Сегодня за ужином я собиралась поговорить с Бонифацием об охоте на терниса.
Но что я должна сказать… ? Отчет Хартмута звучит так, словно бы я была в самой гуще событий. Не будет ли дедушка разочарован, если узнает правду?
Мой внутренний конфликт продолжался, даже когда я подошла к обеденному столу. Фердинанд тоже был там. Бонифаций сел рядом со мной, и пока мы ели, я отвечала на его вопросы.
– Итак, на основе одних только слов Родерика, Леонора сделала вывод, что мы имеем дело с падшим тернисом, – рассказала я. – Я поспешила к месту сбора, чтобы благословить все оружие Тьмой, но когда я прибыла на место, мы обнаружили, что там никого нет. Битва сместилась в лес, так как Матиас и другие рыцари, которые изначально сопровождали Родерика, выманили его подальше. К тому времени, когда мы нашли их, против крупного терниса сражались группы Матиаса и Вилфрида. Он был куда больше, чем рассказывал Родерик, из-за того, что Трауготт напал на него в полную силу.
– Трауготт, говоришь? – Бонифаций нахмурился, и его лицо стало крайне серьезным. – Хм…
– Ах, но, э… На самом деле он не был виноват, – торопливо сказала я, пытаясь защитить Трауготта. – Тогда ученики еще не знали о природе терниса.
Карстедт поморщился, он тоже прислушивался к нашему разговору, стоя за спиной Сильвестра, как его рыцарь-страж.
– Боюсь, это не оправдание, – сказал он. – Это его вина в том, что он был слишком близорук, чтобы увидеть важность действий Матиаса и других, которые не спешили атаковать и только выигрывали время. На этот раз проблем не возникло, так как никто не умер, но стала бы ты говорить что-то в его защиту, если бы усилившийся падший тернис убил кого-то?
Карстедт почти прямо говорил, что трагедии удалось избежать только благодаря навыкам тех учеников, которые прикрыли ошибку Трауготта. Я покачала головой, не в силах найти аргументы для возражения.
– Мы снова возобновили атаку, как только я наложила благословение Бога Тьмы, – сказала я, продолжая свой рассказ. – Я присоединилась к атаке, стреляя из своего водяного пистолета, но ни разу не смогла попасть по нему. Казалось, что он полностью сосредоточился на том, чтобы уклоняться от моих выстрелов…
– Это неудивительно, – сказал Фердинанд, заламывая бровь. – Насколько я понял из твоих слов, этот твой так называемый “водяной пистолет” стреляет маной, верно? Оружие с благословением Бога Тьмы крадет в два раза больше маны, чем в него было вложено. Вполне естественно, что он сосредоточился на тебе больше, чем на ком либо другом.
– Верно, Розмайн, – добавил Бонифаций. – Ты представляла большую угрозу для падшего терниса, чем кто либо другой. И из-за того, что он постоянно отвлекался на то, чтобы уворачиваться от твоих атак, у других было достаточно возможностей, чтобы атаковать его, верно? Твой вклад в бой был намного больше, чем ты думаешь. Отличная работа.
Бонифаций был на самой вершине, поэтому получить его похвалу — это тоже самое, что получить признание в собственной силе. Я слегка подалась к нему, радуясь тому, что была хоть в чем то полезной, а после сказала.
– Можно ли считать вкладом то, что я остановила терниса с помощью плаща Бога Тьмы?
– Плащ Бога Тьмы? – переспросил он.
– Падший тернис слишком внимательно следил за мной, поэтому я никак не могла по нему попасть, и я подумала, что должна как нибудь перекрыть его обзор. Я превратила свой водяной пистолет в плащ Бога Тьмы, который после накинула ему на голову… но так как у меня больше не было оружия в руках, я не могла продолжить атаковать его.
– Ты только что сказала, что сменила оружие? – спросил Карстедт. Именно он отреагировал на мои слова первым.
– Да, – кивнула я. – Разве есть какие то сложности с тем, чтобы изменить свое оружие, не отменяя благословение Бога Тьмы?
– Есть. Это невозможно. Как только ты используешь заклинание черного оружия, то уже не можешь изменить вид оружия пока его не отменишь.
Я посмотрела на Фердинанда, надеясь, что он сможет объяснить этот парадокс.
– Возможно, это одно из различий между эффектом заклинания и благословения… – сказал он. – Мне очень интересно изучить, какие еще могут быть различия, но рыцарям редко приходится менять тип оружия во время охоты на тромбе. По видимому, нет необходимости учить их молитве.
По словам Фердинанда, заклинания — это упрощенные молитвы, которые были изменены для более удобного использования в бою. Это означало, что даже если молитвы и позволяли сменить оружие, то вряд ли их будут использовать, ведь заклинания удобнее.
– Ты можешь использовать божественные инструменты, Розмайн? – спросил Бонифаций.
– Да, дедушка. Они мне хорошо знакомы благодаря воспитанию в храме. Разве это плохо?
– Нет. Просто это удивительно. Я не знаю никого другого, кто мог бы свободно использовать божественные инструменты, – ответил он. – Не все люди, воспитанные в храме одинаковы, как я вижу…
Судя по всему, никто из синих жрецов, дослужившихся до рыцарей, никогда не использовал божественные инструменты. Единственный синий жрец, ставший рыцарем, которого я знаю — это Шикза, так что я могла только удивленно спросить.
– Почему они не используют их, не смотря на то что они удобны?
Увидев мое замешательство, Фердинанд с явным раздражением положил столовые приборы на стол.
– Обычные дворяне не посещают храм, поэтому они не видят божественные инструменты и не прикасаются к ним. Воспитание в храме также считается пятном на репутации, поэтому ни один бывший синий жрец не станет использовать божественный инструмент в качестве личного оружия, чтобы это не напоминало другим об их прошлом. Кроме того, для использования божественных инструментов требуется много маны, это слишком большая нагрузка для обычного жреца, который стал рыцарем.
– Не говоря уже о том, – добавил Карстедт. – Что на этих предметах есть сложные магические круги, которые очень сложно воспроизвести.
Сильвестр кивнул.
– Я видел их раньше в часовне, но я не могу воспроизвести их в своей памяти достаточно четко.
– Вдобавок ко всему, Розмайн, ты единственный человек, который воспринимает божественные инструменты именно как инструменты, которые можно просто использовать для своих целей, – добавил Фердинанд. – А они предназначены для использования самими Богами. Большинство людей достаточно скромны, чтобы не использовать их в качестве личного оружия.
– Не хочу слышать это от тебя, Фердинанд! – резко возразила я. – Ты используешь их как “удобные инструменты” гораздо чаще, чем я! – это он дал мне копье Лейденшафта в качестве оружия во время охоты на Повелителя Зимы, и он научил использовать плащ Бога Тьмы. Так что я категорически против его попыток свалить всю вину на меня.
– Я помню, что говорил тебе использовать плащ только в крайнем случае, как последний туз в рукаве, – Фердинанд легко отбил мою попытку перевести все стрелки на него. – Я не ожидал, что ты будешь использовать его для чего то столь глупого, как блокировка зрения существа, просто чтобы оно перестало уворачиваться от твоих атак. Идиотка.
– Нгх… прости.
Можно было использовать плащ Бога Тьмы, чтобы поглощать ману противника, и помня об этом, Фердинанд говорил мне использовать его в крайних случаях — когда я загнана в угол, и у меня совсем не осталось маны. Вместо этого я решила использовать его просто потому, что мне был нужен действительно большой кусок ткани, чтобы закрыть тернису глаза.
Кажется разговор шел не в мою пользу, поэтому я решила быстро вернуть его в изначальное русло.
– Отложим пока вопрос об использовании божественных инструментов. В результате моих действий мне удалось заблокировать зрение падшего терниса, и благодаря совместной атаке Корнелиуса, Вилфрида и Трауготта нам удалось сразить зверя. Мое количество очков вклада было совсем невелико, поэтому я решила оставить сбор ингредиентов Корнелиусу и Родерику, а сама отправилась на восстановление места сбора.
– Подожди минуту, Розмайн, – с суровым выражением лица Бонифаций прервал мои слова. – Ты благословила все оружие Тьмой, отвлекала падшего терниса, а затем заставила его застыть на одном месте, закрыв ему обзор. У тебя должно было быть больше очков вклада чем у кого либо другого.
Я вопросительно посмотрела на него. Если это действительно так, тогда разве никто не должен был сказать хоть что-то? Все согласились с тем, что Корнелиус внес наибольший вклад, а вторым был Вилфрид. Учитывая, что после разделки терниса я получила лишь несколько ингредиентов для волшебного камня Родерика, то очевидно, что мои очки вклада не особо велики.
– Разве очки вклада не распределяются в зависимости от количества нанесенного урона? – уточнила я.
– Подготовка почвы для дальнейшей атаки — это важнее всего! – страстно воскликнул Бонифаций. – Судя по тому, что ты сказала, наибольшее число очков вклада должно было быть у тебя и Леоноры. Она сразу опознала фей-зверя как падшего терниса, а ты дала всем возможность атаковать его. Если бы очки начисляли только за нанесенный урон, то более нетерпеливые идиоты, такие как Трауготт, будут сломя голову бросаться в опасность, надеясь набрать побольше очков.
Судя по всему рыцари-ученики неправильно поняли систему распределения очков. Я обратилась к Карстедту и Сильвестру, чтобы услышать и их мнение, и они оба согласились с тем, что ученики ошиблись.
– Бонифаций прав, сосредоточив все внимание только на тех, кто наносит наибольший урон, они побуждают остальных участников пытаться действовать в одиночку, – сказал Карстедт. – Таким образом они никогда не научатся работать сообща.
– Должно быть, это еще один недостаток того, что в последнее время играют только в скоростной диттер, вместо полноценного, – с раздражением заметил Бонифаций. – Нам нужно будет переучивать всех новых рыцарей системе вклада. Что за ерунду преподают в Королевской Академии в наши дни?
Его слова заставили меня вспомнить о том, что преподают на теоретических занятиях рыцарей.
– Было учебное пособие по распределению баллов вклада, так что я считаю, что правильная система преподается на занятиях, – сказала я. – Похоже проблема в том, как именно их обучают этому. Примеры, которые изучают на уроках, настолько отличаются от того, что они видят каждый день, что они никогда не воспринимают их всерьез. Леонора говорила что-то на счет этого в прошлом году.
– На этот раз решение на счет очков принимал Корнелиус, и самая большая проблема в том, что никто не указал на его ошибку. Похоже нам все таки придется заниматься их переобучением…. – сказал Бонифаций. Его курс специальной подготовки учеников, по-видимому, еще был очень далек от завершения.
***
Следующие несколько дней я провела за чтением книги, которую я одолжила у Ханнелоры, а после пришло время чаепития с Эльвирой и Флоренсией. На этот раз нас было только трое, и, учитывая что и Эльвира, и Флоренсия были в основном моими инструкторами по социальному взаимодействию, это чаепитие проходило немного напряженно.
– Очень жаль, что вам приказали вернуться в Эренфест так быстро, – сказала Флоренсия. – Без сомнения, вы с нетерпением ждали возможности пообщаться с друзьями.
Я не могу сказать о том, что мой единственный друг — Леди Ханнелора, так что вызов обратно в Эренфест мало на что повлиял для меня. О, я определенно не могу сказать, что полностью избегала общения с другими людьми, ради того чтобы проводить все свое время в библиотеке.
Чувствуя, как холодный пот течет по моей спине, я опустила глаза изображая всю возможную печаль, которую только могла.
– Ничего не поделаешь. Я совершила слишком много ошибок в общении с принцем Хильдебрандом.
– Я сказала Сильвестру не ругать тебя слишком строго, – заметила Флоренсия. – Он ведь не был слишком строг, не так ли?
Вот это да. Я все думала, почему в этом году выговор был куда меньше, и теперь я знала ответ. Как оказалось, Флоренсия отругала Сильвестра, когда он собирался устроить мне очередную лекцию.
– Это только задушит ее стремление развиваться, если вы и дальше будете игнорировать ее достижения — повышение оценок нашего герцогства, усиление нашего влияния в Королевской Академии и установление связей с более крупными герцогствами, которых нам так не хватало раньше. Этих достижений достаточно для компенсации ее ошибок, – именно так она сказала своему мужу.
– Конечно, – с доброй улыбкой обратилась Флоренсия ко мне. – Это не значит, что у тебя нет проблем с общением. Тебе нужно еще многому научиться. Тем не менее это отдельная проблема, пусть и связанная с тем, что твои достижения остаются непризнанными. Мы все знаем, что ты была воспитана в храме, и поэтому тебе не хватает некоторой доли жизненного опыта, который стоит ожидать от дворян, поэтому мы обязаны наставлять тебя в подобных вопросах.
Поразительно, но также мне сказали, что Флоренсия так же строго отругала и Фердинанда, сказав ему:
– Мы можем ругать ее, если она не сделает что-то из того, чему мы ее учили, но не за ошибки, которые происходят из-за того, что мы упустили в ее образовании, в таких случаях вначале отругайте себя за свой провал в качестве учителя.
– По сравнению с прошлым годом, твои навыки общения заметно улучшились, – сказала Флоренсия. – Ты способна усердно работать ради нашего герцогства, Розмайн, так что я не сильно обеспокоена сейчас.
Флоренсия все больше кажется мне просто святой, нет она — святая мать! Она дала мне поддержку, которой обделяют меня мои опекуны, тронув меня в самую душу. Я улыбнулась ей, а она ответила мне истинной божественной улыбкой.
– Пожалуйста, заведи как можно больше друзей в королевской академии, – продолжила Флоренсия. – Близкие друзья — бесценное сокровище. Даже во время конференции эрцгерцогов дипломатические решения могут резко измениться, в зависимости от того, какие у вас есть друзья.
– Я… Я сделаю все, что в моих силах, – ответила я.
Но, Флоренсия… это очень тяжелая просьба для меня!
Я поняла, что она говорит мне заводить друзей ради самой себя, но после того, как она спасла меня от злобных лекций моих опекунов, мне становилось все труднее просто спокойно читать книги в библиотеке.
Аааа! Ее надежды слишком давят на меня! И эта улыбка! Нет, нет, нет! Я просто хочу еще почитать!
Я сделала глоток чая, чтобы сдержать свой внутренний крик.
Эльвира, молча слушавшая нас, поставила свою чашку на стол и вздохнула. Казалось, ей тоже хотелось что-то сказать, но она сдержалась. Прятать слова за глотком чая, это ее привычка, которую я подхватила у нее после совместных чаепитий перед моим крещением.
Вопрос в том, по какому поводу ей хотелось высказаться. На счет ее мужа или о ком то из сыновей.
– По крайне мере, ты проявляешь должные усилия и заботу, Розмайн. Мне просто жаль, что этого нельзя сказать о невестах моей семьи.
Ой! Невесты!
Эльвира посмотрела на Ангелику, которая стояла позади меня как мой рыцарь-страж.
– Ангелика думает только о том, чтобы стать сильнее, а Экхарт похоже тоже особо не заботится о своем браке. Во время общественных собраний они просто стоят в стороне и улыбаются, вообще не пытаясь взаимодействовать с другими людьми. Как ты думаешь, дорогая, они смогут хотя бы немного изменить свое поведение после свадьбы?
– Ангелика никогда не изменится, – убежденно сказала я. – Я даже не могу представить время, когда она будет более активна в общении или станет проводить какие то мероприятия. Именно поэтому ее родители пытались отказаться от брака, не так ли? Я считаю, что не стоит ждать от них слишком многого.
В ответ Эльвира сокрушенно вздохнула.
– Знаю, знаю.
А Ангелика тем временем лучезарно улыбнулась.
– Это моя леди Розмайн — она так хорошо меня понимает. Я тоже не думаю, что смогу так легко измениться.
– Ангелика, почему ты горишь энтузиазмом только в такие моменты?
Моя рыцарь-страж настолько слабо заинтересована в браке,что можно было с уверенностью сказать, что ей было все равно. И пусть Эльвира советовала Экхарту начать поиски первой жены, он отказывался, говоря что поиск первой жены повредит его репутации, ведь он только что заключил помолвку. В конце концов он сказал, что начнет искать себе первую жену только через три года, после того как они заключат брак.
Их помолвку заключили, когда Ангелике было уже около двадцати лет — возраст, в которым женщине уже очень сложно выйти замуж. Говоря, что после этого он планирует искать первую супругу только через три года, он по видимому имел в виду, что никогда не планирует брать себе первую жену.
– Экхарт принес присягу лорду Фердинанду, не так ли? – сказала Эльвира. – В результате этого решения он не сможет стать рыцарем-командующим и не сможет унаследовать наш дом. Полагаю, я должна быть рада уже тому, что он вообще думает о женитьбе но…. все еще остается вопрос об Аурелии, – женщина слегка покачала головой. – Проблема не в том, что у нее нет навыков общения, ведь она доказала, что она более чем способна, а в том что весь ее опыт довольно негативен. Возможно, мне придется полностью отказаться от вывода ее в свет, все таки я мало что могу сделать.
– Э-э-э, мама… Что-то случилось с Аурелией? – обеспокоенно спросила я. Эльвира и Флоренсия переглянулись, захихикали, а затем заговорили тише.
– Она непраздна, – сказала Флоренсия.
– Что?
– Она беременна, Розмайн, – повторила Эльвира. Я распахнула глаза, и они обе молча кивнули, подтверждая свои слова.
– Это мальчик или девочка? – спросила я. – Мне нужно будет подготовить книги в качестве подарка. И игрушки тоже. Есть так много вещей, которые я могла бы ему дать.
– Успокойся. О ее беременности стало известно совсем недавно. Мы еще не знаем, будут ли роды успешными.
– Хм? Что ты имеешь в виду?
Эльвира рассказала, что не так то просто обеспечить младенца непрерывным потоком маны. Те, кто получают слишком мало, скорее всего родятся с небольшим количеством маны, и наоборот, если ребенок получит ее слишком много, то велика возможность выкидыша. Последний вариант также очень плох и для здоровья матери. Было важно не давать младенцу слишком много маны до его рождения, но в то же время отношение к новорожденному будет зависеть от того, с каким количеством маны он родится. От таких откровений я потеряла дар речи. Я изо всех сил пыталась вспомнить, когда в последний раз испытывала такой культурный шок.
Жизнь дворян нелегка…
– О новорожденных никогда не говорят до тех пор, пока они не достигнут возраста крещения, так что держите эту информацию при себе, – предостерегла меня Эльвира. Я осторожно кивнула. Она почти прямо говорила о том, что невозможно узнать, какая судьба ждет ребенка, в зависимости от количества маны, с которым он родится.
– Даже если опустить факт рождения ребенка, Аурелия, похоже, не любит общаться, поэтому Эльвира вынуждена возлагать все свои надежды на Леонору, – сказала Флоренсия, переводя тему разговора с Аурелии. – Леонора – высшая дворянка Эренфеста той же фракции, поэтому она, скорее всего, сможет управлять политикой фракции в качестве преемницы Эльвиры.
– Хм? Леонора? – я удивленно моргнула, не понимая почему о ней говорят именно сейчас.
– Она пара Корнелиуса, не так ли? Мне сказали, что они держат это в секрете, чтобы это не мешало их работе, но разве, ты совсем ничего не заметила?
– Нет… – ответила я. Я знала, что Леонора без ума от Корнелиуса, но не то, что она на самом деле призналась и получила ответ. Ни один из них не показывал никаких признаков того, что между ними что-то произошло. – Но когда я думаю об этом, я кажется припоминаю, что в последнее время они старались вставать в караул вместе… Постойте, я что единственная, кто не знал об этом? Матушка, ты знаешь, как они начали свои отношения?
– Я и сама не знаю подробностей. Сколько бы я ни спрашивала, он просто отвечал, что не хочет повторить судьбу Лампрехта и превратить свою личную жизнь в книжную историю.
Я могла понять чувства Корнелиуса, но он должен был понимать, что просто оттягивает неизбежное.
– А родные Леоноры знают? – спросила я. – Нам же нужно будет встретиться с ними, не так ли?
– Они знают с того момента, как она начала подготавливать одежду для выпускного Корнелиуса. Я часто говорила о деталях подготовки с ее матерью. Корнелиус тоже уже посещал их.
Удивительно, но кажется Корнелиус уже сделал все необходимые приготовления. Очевидно, у него было достаточно времени, чтобы сделать это, ведь я постоянно была в храме.
– Я знала, что он старался держать это в секрете от тебя, Розмайн, но вижу, что он был очень дотошен в своих попытках, – со смехом сказала Флоренсия. – Я не ожидала ничего другого от сына Эльвиры.
Именно от Экхарта Эльвира узнала о буднях Фердинанда в Королевской Академии. Корнелиус, зная об этом, больше всего остерегался именно меня, как его сюзерен я могла узнать о нем очень много, а так же была очень восприимчива к влиянию Эльвиры.
– Согласно письму Корнелиуса, он планирует официально поприветствовать родителей Леоноры, как только она закончит со своими занятиями, и пока вы будете заняты ритуалом посвящения, – сказала Эльвира. – Я намерена использовать эту возможность, чтобы вытянуть из него как можно больше информации. Но это будет нелегко, учитывая насколько он настороже.
– Я могу понять, почему он был так осторожен рядом со мной, учитывая мое положение, но разве ему действительно было нужно стать настолько дотошным? – спросила я. – Это действительно кажется перебором. Может быть у него есть еще какие то причины?
– Он сказал, что если бы ты узнала о том, что он выбрал Леонору, то ты стала бы специально назначать их работать в паре, постоянно следила за тем, чтобы они садились вместе за обедом и вообще сделала их отношения настолько очевидными, что все дразнили бы их до самого выпуска.
Мне оставалось только отвести взгляд. Это было абсолютной правдой. Казалось, что он хотел скрывать свои отношения вплоть до выпускного, потому что только так он мог гарантировать минимизацию возможных неловких ситуаций.
– Его вряд ли сильно беспокоит собственный комфорт, так как он скоро закончит учебу, – добавила Флоренсия. – Скорее, он беспокоится о Леоноре, ведь ей нужно учиться еще один год после его выпуска. Поэтому будь к ним внимательнее, Розмайн.
– Я буду очень осторожна, – пообещала я.
Взгляд Флоренсии сместился к Эльвире.
– И ты тоже, Эльвира, – предостерегла она. – Я знаю, что твои “Романтические истории Королевской Академии” довольно популярны, но если ты не подождешь того момента, пока они оба не окончат Академию, то сделаешь Леонору крайне несчастной. Ты же не хочешь запереть ее в общежитии до самого выпуска? – взгляд женщины смягчился, когда она улыбнулась. – Я уверена, что Леонора сама расскажет об этих цветочных днях во время будущих чаепитий.
– Да, пожалуй ты права. Я уже собрала немало любовных историй, так что мне нет необходимости спешить. Я проявлю терпение и подожду, – кивнула Эльвира, но ее темные глаза горели страстью к любимому делу. Было ясно, что она выведает все детали у Корнелиуса и Леоноры, как только они дадут хоть малейшую слабину.
– Это напомнило мне кое о чем, – сказала я. – Леди Ханнелора из Дункельфельгера высоко оценила наши романтические истории о рыцарях. Я одолжила ей экземпляр “Романтических историй Королевской Академии” во время чаепития, которое мы провели, и так же сказала ее ученикам-чиновникам о том, что готова купить у них романтические истории их герцогства. Возможно, очень скоро мы получим новый материал.
– Прекрасная работа, Розмайн – сказала Эльвира, сверкая глазами. Как и ожидалось, Королевская академия — лучшее место для сбора историй из других герцогств, и чем больше историй разных учебных лет мы получим, тем труднее будет определить прототипы их героев. Большая анонимность вдохновит еще больше людей делиться своими историями. По крайне мере именно это и сказала Эльвира своей страстной речью.
– Любовные истории Королевской академии продаются больше, чем любая другая книга, которая печатается в Хальденцелле, – объяснила Эльвира. – Таким образом я пишу книги ради моего места рождения.
Кажется, что Хальденцелле более или менее превратился в типографию, которая сосредоточилась на любовных романах. Я понимала, что продажи книг им были нужны, из-за того сколь суровы там зимы. Но все равно удивительно, как такой строгий человек как гиб Хальденцелль позволил печатать подобное на своей земле.
– О, это напомнило мне о том, что чудо Хальденцелле — довольно популярная тема этой зимой, – сказала Флоренсия. Говоря это, она с многозначительной улыбкой смотрела на меня. Но я понятия не имела, что она имеет в виду.
– Что еще за чудо Хальдензелле? – спросила я.
– Ты возродила их древние традиции, – ответила она.
Во время последнего весеннего молебна я видела, как поют мужчины и заметила, что в записях Писания эту песню исполняют женщины. Гиб Хальдецзелль последовал моему совету и предложил спеть женщинам. В результате Вердренна — Богиня Грома, усердно поработала, чтобы за одну ночь растопить весь снег в провинции. После этого погода сразу сменилась на ту, которая обычно бывает в Хальденцелле в начале лета, и именно это событие стало в беседах знати впоследствии известно как чудо Хальденцелле.
– Вы говорите, что я возродила древние традиции, но я не достойна такой похвалы. Разве не гиб Хильдензель решил следовать обрядам описанным в Священном Писании? И не женщины исполнили эту песню, отдавая всю свою ману?
– Конечно это так, но…
Эльвира улыбнулась и рассказала мне, как продвигались дела в Хальденцелле в этом году. Работы на полях начались раньше, чем обычно из-за раннего таяния снега, и в результате они собрали вдвое больше урожая, чем раньше.
Конечно, благословение Вердрены не распространилось дальше Хальденцелле. Я сама убедилась в этом, когда возвращалась из провинции на верховом звере. Во всех соседних провинциях погода была совершенно обычная. Именно поэтому гиб Хальденцелль был очень популярен среди соседей. Он не упоминал о своей причастности к инциденту и просто отвечал, что это было чудо, вызванное Святой из Эренфеста.
Не нужно! Ты же не Хартмут!
– Итак, гибы заваливают нас просьбами о встрече с тобой и вопросами о древних обрядах, – закончила Эльвира. – Что ты будешь делать, Розмайн?
– Скажите им, чтобы они говорили с гибом Хальдензелем. Я больше ничего не могу им сказать, – ответила я, отказываясь от любых встреч. Флоренсия, которая не видела церемонии в Хальденцелле, с любопытством посмотрела на меня.
– Разве ты не можешь дать им какой то совет? – спросила она.
– Я просто указала, что роли мужчин и женщин менялись множество раз за прошедшие года, – сказала я. – Именно жители Хальденцелле сохранили древнюю лирику, которая больше нигде не сохранилась, а так же продолжали традиции церемоний. Я заметила, что их тексты совпадают с теми, что указаны в Писании, но одного знакомства с Писанием не достаточно для того, чтобы понять что эти стихи используются в ритуале. Хотя я выступал вместе с остальными по просьбе гиба, я понятия не имела, кто, где и когда должны стоять. На самом деле я была единственной, кто просто стоял без движения на сцене.
В общем мне было очень трудно поверить в то, что я причастна к этому чуду.
– Не говоря уже о том, – продолжила я. – что есть вероятность того, что после встречи с другими гибами, они попросят меня присутствовать на следующем весеннем молебне.
– Безусловно, это и будет их основной целью. Все гибы и их люди молятся, чтобы весна пришла как можно скорее, – сказала Эльвира. Она сама выросла в Хальденцелле, провинции с самой длинной зимой в Эренфесте, и могла рассказать о том, как сильно северные провинции ждут таяния снега. Это вполне объяснимо — даже в дворянском квартале Эренфеста зимы были значительно длиннее, чем в Японии.
– Но я не могу посещать каждую провинцию для проведения молебна, – сказала я. – Я посетила Хальденцелле в этом году, потому что мне нужно было отвезти туда своих Гутенбергов, но следующей весной я не планирую никуда ехать.
Синие жрецы тоже должны посещать провинции. Самостоятельно посетить их все будет для меня невозможным, учитывая недостаток выносливости и времени.
– Часть меня действительно хочет посетить Хальденцелле, так как я хотела бы прочитать только что вышедшие из под станка книги среди холодного воздуха, – вслух подумала я. – Однако путешествия туда и обратно каждый год могут быть восприняты как фаворитизм, который только вызовет еще больше проблем, разве нет?
– Да, так и будет, – согласилась Флоренсия. – Ваши визиты в Хальденцелле должны быть сведены к минимуму. Но… Я вижу, что ты хочешь посетить провинцию не ради молебна, а просто ради чтения, – она утонченно хихикнула, но что еще могло побудить меня поехать туда?
– Я бы хотела, чтобы все запросы касающиеся встречи из-за чуда Хальденцелле, были отклонены, – сказала я. – Если гибы других провинций хотят узнать о церемонии и о сцене, то пусть они получат более детальные ответы от гиба Хальдензеля.
Эльвира кивнула.
– Я понимаю твою позицию, Розмайн. Всех желающих узнать о церемонии я буду отправлять к брату. И говоря об этом. Вот. Подарок из Хальденцелле. Это сборник новых романтических историй, которые написала я и мой друг.
Я получила от Эльвиры свеженапечатанную книгу, и быстро просмотрев ее сказала первое, пришедшее на ум.
– Матушка, пожалуйста, попроси гиба Хальдензеля начать печатать тексты для ритуала, чтобы передавать их другим гибам. У вас есть для этого печатные станки. И таким образом тексты песен могут быть сохранены и в других провинциях.
Эльвира распахнула глаза, а затем со смехом кивнула.
– Это очень похоже на то, что ты настаиваешь на их продаже, а не простой передачи ради сохранения.
– Это ценная информация, которую в Хальденцелле бережно хранили в течении многих лет, не так ли? Я думаю, что усилия приложенные для этого стоят того, чтобы быть оцененными по достоинству.
***
После того, как чаепитие закончилось, я быстро прочла новую книгу у себя в комнате. Одна из любовных историй была грустной. Она была о низшем дворянине, который влюбился в дочь гиба и отчаянно работал ради того, чтобы увеличить количество своей маны, ради своей избранницы. А в итоге их роман был обречен на провал.
Дааа, это про Дамуэля…
Очевидно, что были внесены некоторые правки — изменили имена героев, а персонаж, прототипом которого была Бригитта, стала дочерью гиба, а не его младшей сестрой, и в конце концов причиной для разрыва их отношений стало то, что мужской герой принес присягу своему господину, а не то, что он служил члену эрцгерцогской семьи. Хотя суть истории осталась той же.
Во время кульминации, когда герой должен был выбирать между своей возлюбленной и господином, которому он принес клятву, насланная богами буря охватила всю сцену, отражая всю глубину боли главного героя. После с небес спустились богини, чтобы петь и размахивать широкими рукавами, вызывая дождь, от которого вяли цветы, на которые упал герой. Учитывая контекст, я могла понять, что это было символом агонии разбитого сердца, но я не могла понять всю ту экспрессию, которую должно было передать это описание.
Но по крайне мере на этот раз я могла следить за сюжетом…
